О том, что советское вновь входит в моду, писали уже в начале 2000-х годов. Тут не было ничего удивительного. После яростных разоблачений предыдущего десятилетия, после того, как сами обличители не только утратили всякую меру, но и на практике продемонстрировали себя не с самой лучшей стороны, ничего иного и быть не могло.
Движение культурного маятника было в высшей степени логично. Унылое однообразие и скука брежневских времён заставляли людей мечтать о чём-то новом, ином, воображать себе другую жизнь. Всё, что противостояло советскому, становилось интересно и увлекательно, не важно, шла ли речь о событиях и порядках дореволюционного прошлого или о жизни современного Запада, о котором на самом деле знали и понимали не больше, чем о далёких романтических временах. Но после того как застой сам стал историей, а существование миллионов людей резко переломилось, причём далеко не в лучшую сторону, настроения неминуемо должны были измениться.
Резкое падение доходов сопровождалось для миллионов бывших советских граждан не менее болезненной потерей статуса. Собственно говоря, эта потеря была даже более болезненной. В конце концов, снижение заработка можно было бы перетерпеть, если взаимен этого открывались бы какие-то замечательные перспективы. Перспективы и вправду открылись, но, увы, не для всех. А превращение инженера в мелкого торговца, переквалификация переводчика, специализировавшегося на изучении средневековых рыцарских романов, в менеджера по продаже колбасных изделий из Франции (происходящей из тех же самых, кстати, мест, что и его любимые литературные герои), демобилизация десятков тысяч военных, совершенно не приспособленных к гражданской жизни, – всё это не могло не вызвать депрессии и тоски.
Один из самых поразительных для меня образов того времени – визит крысолова, вызванного на мою дачу для искоренения поселившихся там грызунов. Крысолов оказался бывшим майором морской пехоты, к тому же специалистом по химической защите. Нетрудно догадаться, что эти знания и навыки очень пригодились для того, чтобы травить грызунов. На моей даче, однако, майору не нашлось настоящего дела. Совсем иначе было на квартире какого-то «нового русского», куда вместе с мебелью завезли особенных итальянских крыс, которых категорически не брала наша отечественная отрава. Майору пришлось для охоты на грызунов применить именное оружие...
Общество, пережившее подобный стресс, неминуемо должно было переоценить прошлое. Застой опять стал называться эпохой стабильности, в нём нашли множество привлекательных и трогательных черт. Стали бережно сохранять и собирать старые вещи, а почуявшие тенденцию рекламщики начали превращать привычные советские наименования фабрик, вещей и продуктов в новомодные бренды, расхваливая «тот самый вкус» и ещё что-то «знакомое с детства».
Журналист и культуролог Ольга Балла замечает, что появилась целая «индустрия воспоминаний о советском». Прошлое обрастало множеством привлекательных черт. Нет, ничего по большей части не придумывали и даже не додумывали. Просто те самые жизненные моменты, что вызывали раздражение и даже протест, теперь начали вызывать умиление.
Удивляться вспышке ностальгии не приходится. Куда более удивительно то, что эта ностальгия держится так долго и не проходит. Темы и образы, вызывавшие интерес в начале десятилетия, остаются не менее востребованными, когда оно подходит к концу. Разумеется, на поверхности лежат два одинаково привлекательных и, возможно, не лишённых основания объяснения. С одной стороны, сразу же вспоминается известный тезис, что для старшего поколения тоска по советскому прошлому – это, скорее, тоска по собственной молодости. Однако подобные настроения ничуть не меньше свойственны молодому поколению, более того, именно среди молодёжи особенно сильна склонность романтизировать и идеализировать советскую эпоху. Ведь с таким же основанием, как тоска по молодости, ностальгию может вызвать отсутствие подлинного знания. Старшие, по крайней мере, помнят очереди, дефицит и другие не столь привлекательные черты советского строя, которых молодые не застали.
Некоторые объясняют советскую ностальгию пропагандой сверху, тем более что, якобы, политическая стабильность «нулевых годов» напоминает застой эпохи Брежнева. На самом деле, однако, подобные выводы могут делать лишь люди, которые брежневскую жизнь не застали или сознательно забыли её, вытеснили, по Фрейду, все соответствующие воспоминания. Современная стабильность, сотрясаемая скандалами, пронизанная гламуром и захлёбывающаяся потреблением, меньше всего на свете напоминает серые 70-е годы прошлого века, а нынешняя политическая элита, как бы к ней ни относиться, совсем не похожа на стареющих вождей, истуканами стоявших на Мавзолее. Что же до пропаганды, то потому-то она и достигает успеха, что пытается обыгрывать реальные настроения, имеющие место в обществе.
Говорить о современности как о продолжении советской жизни можно лишь очень условно. Скорее всего, ностальгия вызвана как раз ощущением безвозвратности, невозвратимости прошлого, осознанием того, что эпоха миновала окончательно. Ту жизнь уже не вернёшь.
И всё-таки не тоска по прошлому поддерживает советскую ностальгию, а нечто иное, куда более важное, относящееся к самой современности. Мы не столько сожалеем об утраченном, сколько страдаем из-за несовершённого.
Быстрая смена эпох нередко заставляла общество напрочь забыть о прошлом. Через 20 лет после русской революции любые упоминания о «городовых», «статских советниках» или «купцах первой гильдии» казались не менее архаическими, чем нам сейчас кажутся титулы средневековых аристократов. Но через 20 лет после распада СССР российское общество продолжает жить воспоминаниями и образами прошлого. И причину тому надо искать в настоящем.
Общество удручает пустота и бессодержательность новой эпохи, неспособность её идеологов предложить увлекательный общественный идеал, отсутствие общезначимых достижений (таких, какие были у советских людей – будь то победа в войне, космос или даже великие стройки, значение которых в полной мере мы можем оценить лишь задним числом).
Советская ностальгия заполняет моральный, идеологический и культурный вакуум. И преодолена она будет лишь тогда, когда современная Россия сможет выработать на основе собственного опыта новые формы солидарности и похвастаться такими историями успеха, которые будут не разделять, а сплачивать её граждан.
Борис Кагарлицкий
No hay comentarios:
Publicar un comentario